Газета «Мы в Германии» № 3, декабрь 2005

Николай Богданов (Мюнхен)

Мне повезло. Но я этого не знал. Я просто радовался возможности заглянуть за кулисы немецкого театра и предполагал, что там, должно быть, многое совсем не так, как у нас; многое, должно быть, слаженней или сложней, или… Я ожидал чуда. Оно произошло, и не одно.

Пятого октября я открыл дверь в репетиционное помещение Kom o die im Bayerischen Hof , чтобы участвовать в первой репетиции детского мюзикла «Der Lebkuchenmann». Ровно через месяц, пятого ноября, должна была состояться премьера. «Видимо, они восстанавливают старый спектакль», – думал я. Но я увидел, как приходящие актеры знакомятся друг с другом и с участниками постановочной группы. Меня охватил глубокий ужас. Весь мой театральный опыт шептал: «Это невозможно! За один месяц – спектакль с десятью музыкальными номерами, с несыгранным составом?! Никогда!»

Стали читать пьесу. Режиссер Петер Прайсслер (Peter M . Preissler) рассказывал о персонажах, их отношениях, произнес пару реплик с характерными интонациями, и… Сквозь текст простой детской истории – из тех, которыми не так-то уж и любят заниматься во «взрослых» театрах, – проступило что-то настоящее, интригующее, будоражащее актерскую фантазию. Это становилось интересным, но оптимизма не прибавило.

На следующий день четверо из шести исполнителей послушно выстроились перед инструментом музыкального руководителя Томаса Киллингера (Tomas E . Killinger) с нотами в руках. Он по-рабочему пробежался по музыкальному тексту, развел номер на четыре партии, спросил: «Готовы?» – и ударил по клавишам. Они запели. Но как! Номер был сразу готов! Элегантный, энергичный и современный. Притом, что музыкальный опыт и образование участников различны. Это было для меня действительно чудом. Не думаю, что в Киеве, где я много лет работал в разных театрах, нашлось бы достаточно актеров, поющих с листа, строящих аккорд и на лету подхватывающих неожиданные музыкальные решения.

Итак:

Йорг-Тим Вильхельм (Jorg - Tim Wilhelm), исполнитель главной роли. Поп-музыкант. Ведущий детских шоу на телевидении. Участвовал в театральных проектах. Чертовски привлекательный блондин – точный выбор для детского мюзикла.

Меганн Смит (Meghann Smith), фройляйн Перечница. Во-первых, красавица, во-вторых, только что окончила отделение мюзикла Мюнхенской театральной Академии. В голосе джазовые интонации, в походке кошачья пластика. Как говорится, сам бог велел!..

Клаус Франкл (Claus J . Frankl) – роль Кукушки из часов с боем. Закройте глаза и представьте лирического тенора. Правильно, – маленький, толстенький, милый. Это он и есть. Обладает высокой культурой голоса. Поет классику. Кроме того, ставит оперы как режиссер и пишет для театра. Что этот мюзикл для него­ – не знаю, но для спектакля он яркая краска.

Манфред Штехер (Manfred Stecher), Соль. Статный, непрерывно хохочущий, обезоруживающе непосредственный баритон. Со второй его шутки у присутствующих дам кружится голова. Одним словом, гусар!

Неплохой состав? Мой первоначальный скептицизм поутих, а любопытство возросло. Как-то они сыграют... так же лихо, как споют?

С третьей репетиции начались будни. Полторы недели репетировали только начало. Снова и еще раз, еще раз и снова. В воздухе явно слышался шорох ускользающего времени. И, видно, не одному мне: режиссер был напряженно сосредоточен. Но, что делать, актеры привыкали друг к другу, приспосабливали свой опыт к режиссерской стилистике. Вот оно – преимущество русского репертуарного театра! Нам эти проблемы неизвестны. И вдруг, не могу даже сказать когда, все вдруг сорвалось с места и помчалось. Сцена за сценой, номер за номером, раз-два и половина спектакля разведена! До сих пор удивляюсь, как это произошло?

И тут, дамы и господа, объявилось ещё одно чудо. На сцену вышла Улла Вагенер (Ulla Wagener), Старый Чайный Пакетик. Вышла и сыграла так, что мы попадали бы от смеха, если бы не держались за стулья. Блистательная актриса, острое чувство характера и фантастическое чувство игры. Она привнесла в историю нежность и судьбу. Спектакль задышал. Режиссер облегченно выдохнул. Увы, наслаждаться ее феерической сценой пришлось недолго. На следующий день, оправившись, Прайсслер стал давать режиссерские указания. Немного. На следующий день еще, потом еще, и блеск ушел...

Через четыре недели репетиций все было сыграно и спето. Осталось сделать последний шаг – перенести спектакль на сцену. Этого момента боятся все. На настоящей сцене, с настоящим светом, с выставленным звуком все выглядит иначе, все меняется, иногда до противоположности. Смешное может стать пошлым, умное банальным, а банальное символическим. Кроме того, за несколько дней до премьеры всегда возникает какая-либо проблема, которая, в лучшем случае, останавливает всю работу, в худшем – перечеркивает самый яркий момент, самую важную сцену, а то и всю концепцию. Как правило, к премьере проблема решается, но привыкнуть к этому нельзя. Оставалось надеяться, что в немецком театре, с немецкой точностью, с немецкой пунктуальностью…

Генеральная репетиция прошла гладко. Угрожающе гладко. Есть в театре (и в немецком, оказывается, тоже) примета: если на генеральной все мимо нот – на премьере все, как по-писаному. На генеральной все хорошо… Лучше не думать об этом! Премьеру ожидали с настороженностью.

Третий звонок. Занавес. Первые аккорды, первые строки начальной песни. Первая реплика… Первая реакция зала? ...Смех! О-о-о! Смех на второй минуте… Смеялись весь спектакль… Это был успех. Это было чудо, с которым мне повезло.